Что-то такое с множеством имен

Комп пропылесосен, интернет восстановлен, дом вычищен, дети укачаны, срок сдачи работы продлен на неделю. Меня трясет.

На самом деле, я даже люблю цейтноты. Странною любовью, но все же. Только на последнем пределе я чувствую, что работаю в полную мощность.

Сколько-то лет назад мы спускались в пещеру около Цфата. Серьезный спуск, - 15 часов под землей, под чутким руководством Рациональной Гарпии, прекрасный экспириенс для существа, страдающего страхами темноты, высоты, а до кучи и замкнутых пространств. Помимо всего этого, существовали так же достоверные доказательства тому, что в этой пещере обитает Неведомый Ужас, поэтому члены экспедиции были вооружены и взбудоражены.

Собственно, внутри было не так уж и плохо, не считая столкновений с летучими мышами и ужасно страшных одиночных вылазок в туалет. Еще запомнился постоянный голод (поскольку старшой справедливо полагал, что питаться каждые пять часов, - ненужная роскошь) и финальный спуск к источнику, - 20 метров по крутому, скользкому склону, криво освещаемому лишь жалким светом наших фонариков. Но мы спустились и никто не навернулся, что не перестает меня удивлять и по сей день. Неведомый Ужас, кстати, тоже не пробудился.

Но вот настало время подниматься, поскольку фонарики начали гаснуть. Я шла впереди. Мы поднимались этаж за этажом, где-то пару часов в общей сложности. Я шла наощупь, фонарик у меня отобрали, а соседские больше вводили в заблуждение, чем освещали. Но все было почти нормально. Путь к выходу проходил по длинной узкой тропке над пропастью. Неглубокой такой пропастью, метра три, не больше, но тропка была, сцуко, узкая. Но я шла, потому что остановись я, меня бы не поняли.

Добравшись до выхода, я разглядела над собой краешек темно-синего предрассветного неба. Оставался последний рывок, подняться еще метров тридцать по склону, а там и лагерь. Я отчетливо поняла, что преодолеть еще и это не могу, сил не осталось. Я вообще не понимала, как меня черти занесли в эту пещеру, и что же мне теперь делать. Хотелось плакать, есть и к маме. Я посмотрела на небо и поползла, цепляясь за корни и срывая ногти. И, конечно, вылезла. Первой и очень быстро.

Это очень сильно смахивало на мои сегодняшние ощущения.

Это было уже пять лет назад. Я устроилась в супермаркет кассиршей, а это тяжелая работа. К вечеру нестерпимо болят плечи, зарплата, благодаря различным надувательствам, выходит минимальной независимо от количества рабочих часов в сутках, но дело даже не в этом. После смены я не могла видеть людей, я сидела в столовой, у меня дергалось веко и я выла от ужаса при мысли, что мне еще с кем-то придется здороваться по дороге домой. А кругом расстилался, беседуя, коллектив, наделенный всеми особенностями человеческого, преимущественно женского коллектива.
Я почти уже созрела уходить, когда меня перевели в "гиперфон", службу телефонных заказов, и я ожила. Приходишь с утра, хватаешь коляску, список продуктов, и носишься по суперу, пересекая звуковой барьер, а то сядешь за телефон и объясняешь десятку клиентов кряду, что туалетная бумага кончилась, а есть только наждачная, - но как хорошо! Только я, да Ланка, начальница моя, да Алекс из мясного отдела приходит пить кофе, да еще иногда какая из кассирш забежит, - и никого, живи и радуйся.

Мы с Наткой начинали на кассе вдвоем, но я ушла в "гиперфон", а ее нечистая сила подбила претендовать на главную кассу. Главная касса считается элитарной, три девушки с важным видом восседают за стеклом, улыбаются клиентам, выдают деньги, зачитывают объявления, бегают по кассам с "карточкой начальника", без которой ни ошибки не исправишь, ни кассу, впопыхах захлопнутую, не откроешь... сто метров туда, сто обратно, стоишь-улыбаешься, мило беседуешь с тупой, но крикливой клиенткой, которую в прошлом месяце на десять агорот обсчитали, сто метров туда-обратно, звонки беспрерывные, ругань... элита, нах. С какой радости Натку туда тянуло, я так и не поняла, - деньги те же, работа еще хуже, - но факт остается фактом. Беда в том, что девушки с главной кассы не собирались так просто разменивать свою элитарность, пуская к себе за здорово живешь "русскую" выскочку. Натка же уперлась в рабочее место обоими рогами, а работала она хорошо. Куда лучше потомственной элиты.

( о нехорошем )

Это было уже пять лет назад. Я устроилась в супермаркет кассиршей, а это тяжелая работа. К вечеру нестерпимо болят плечи, зарплата, благодаря различным надувательствам, выходит минимальной независимо от количества рабочих часов в сутках, но дело даже не в этом. После смены я не могла видеть людей, я сидела в столовой, у меня дергалось веко и я выла от ужаса при мысли, что мне еще с кем-то придется здороваться по дороге домой. А кругом расстилался, беседуя, коллектив, наделенный всеми особенностями человеческого, преимущественно женского коллектива.
Я почти уже созрела уходить, когда меня перевели в "гиперфон", службу телефонных заказов, и я ожила. Приходишь с утра, хватаешь коляску, список продуктов, и носишься по суперу, пересекая звуковой барьер, а то сядешь за телефон и объясняешь десятку клиентов кряду, что туалетная бумага кончилась, а есть только наждачная, - но как хорошо! Только я, да Ланка, начальница моя, да Алекс из мясного отдела приходит пить кофе, да еще иногда какая из кассирш забежит, - и никого, живи и радуйся.

Мы с Наткой начинали на кассе вдвоем, но я ушла в "гиперфон", а ее нечистая сила подбила претендовать на главную кассу. Главная касса считается элитарной, три девушки с важным видом восседают за стеклом, улыбаются клиентам, выдают деньги, зачитывают объявления, бегают по кассам с "карточкой начальника", без которой ни ошибки не исправишь, ни кассу, впопыхах захлопнутую, не откроешь... сто метров туда, сто обратно, стоишь-улыбаешься, мило беседуешь с тупой, но крикливой клиенткой, которую в прошлом месяце на десять агорот обсчитали, сто метров туда-обратно, звонки беспрерывные, ругань... элита, нах. С какой радости Натку туда тянуло, я так и не поняла, - деньги те же, работа еще хуже, - но факт остается фактом. Беда в том, что девушки с главной кассы не собирались так просто разменивать свою элитарность, пуская к себе за здорово живешь "русскую" выскочку. Натка же уперлась в рабочее место обоими рогами, а работала она хорошо. Куда лучше потомственной элиты.

( о нехорошем )

На Песах 1997, кажется, года, престарелые родственники взяли меня с собой на экскурсию в Эйлат. Я и представить себе не могла, насколько сильно об этом пожалею, но три дня строгого режима в плотном окружении пенсионеров произвели на меня незабываемое впечатление. Кругом простирался Эйлат, - свободный, наглый, загорелый, манящий, - а я ходила строем из гостиницы на пляж и из магазина в гостиницу. Хамить было невежливо, бежать - бессмысленно. Ко всему прочему я еще и забыла дома все заготовленные кассеты, взяла только две: Аквариум "Дети декабря", и Летов, "Все идет по плану". ( Read more... )

supercalifragia сегодня устроила книжный флешмоб. И мне достались "Хроники Амбера".

Так уж получается, что я всегда запоминаю книги в контексте собственной жизни. Был март 92-ого, последние недели перед отлетом. Вокруг царила суматоха сборов, но я мало ее замечала, зарывшись в гору откуда-то выкопанных пионерских повестей. Потом от них, к немалой моей досаде, избавились, и мама повела меня обналичивать содержимое моей копилки.
Мне было странно, что на накопленные 150 рублей, - еще недавно мамину месячную зарплату, можно так мало купить. Например, три книжки. Их я и купила - Эдгара По и два тонких томика "Хроник Амбера", с единорогом на обложке.

Мы сидели на чемоданах, а я читала. И эта книга возвращала меня домой, в мой странный, неведомый дом - будто кто-то гладил меня по головке, приговаривая "Да, девочка, да. Все так". Я читала до того Толкиена, но именно Желязны открыл для меня мир фентези. Фентези, - как способ описания мира. Как точка опоры. Как взгляд извне. С такой любовью рисованная колода, и Эрик, и Бенедикт, и малышка Фиона, и Корвин - ах, черное с серебром, - как же я полюбила его. И я знала, - знала, что так и есть, что если только уметь двигаться сквозь Тени, можно идти далеко-далеко, а не умеешь, так пытайся нарисовать нужную карту, а если не так, то жди, и он придет за тобой. И всего-то и надо - шаг за шагом идти по Лабиринту, и не останавливаться, и не боятся.

В аэропорту я читала второй том. У нас был перевес, По и первый том отдали провожающим, чтобы они, в свой черед, привезли; мы же взяли с собой дрель. Я до сих пор иногда спрашиваю себя, и зачем нам нужна была дрель, и не нахожу ответа. Там, где я задаю этот вопрос, я до сих пор девятилетний ребенок, дитя фей, знать не ведающее о повседневных заботах. Провожающие приехали вслед за нами, но книг, разумеется, не взяли. Я искала потом, но не нашла ни этого издания, ни перевода, а второй том был так сиротлив, что я постаралась спрятать его подальше, где он и пропал.

"И спросят его: куда он держит путь?
И ответит: к концам земли!"
Я благодарна этой книге. Автор считал меня взрослой, переводчик не ставил сносок, и я старалась отметить неясные моменты, чтобы узнать их потом. Так сформировался мой круг чтения на несколько лет вперед, - с того момента, когда я опять смогла покупать книги, - а с ним и мое мировозрение, в лучших его проявлениях, тех, что не были в последущие годы истрепаны вялотекущим кошмаром эмиграции. Когда все становилось совсем плохо, я вспоминала, что в мире есть по крайней мере один человек, способный меня понять, - Роджер Желязны.

...Корвин, ах, красавчик, ах, серебрянная роза на черном плаще...
"Прощайте и здравствуйте как всегда..."
Ты ведь придешь ко мне, как обещал?

supercalifragia сегодня устроила книжный флешмоб. И мне достались "Хроники Амбера".

Так уж получается, что я всегда запоминаю книги в контексте собственной жизни. Был март 92-ого, последние недели перед отлетом. Вокруг царила суматоха сборов, но я мало ее замечала, зарывшись в гору откуда-то выкопанных пионерских повестей. Потом от них, к немалой моей досаде, избавились, и мама повела меня обналичивать содержимое моей копилки.
Мне было странно, что на накопленные 150 рублей, - еще недавно мамину месячную зарплату, можно так мало купить. Например, три книжки. Их я и купила - Эдгара По и два тонких томика "Хроник Амбера", с единорогом на обложке.

Мы сидели на чемоданах, а я читала. И эта книга возвращала меня домой, в мой странный, неведомый дом - будто кто-то гладил меня по головке, приговаривая "Да, девочка, да. Все так". Я читала до того Толкиена, но именно Желязны открыл для меня мир фентези. Фентези, - как способ описания мира. Как точка опоры. Как взгляд извне. С такой любовью рисованная колода, и Эрик, и Бенедикт, и малышка Фиона, и Корвин - ах, черное с серебром, - как же я полюбила его. И я знала, - знала, что так и есть, что если только уметь двигаться сквозь Тени, можно идти далеко-далеко, а не умеешь, так пытайся нарисовать нужную карту, а если не так, то жди, и он придет за тобой. И всего-то и надо - шаг за шагом идти по Лабиринту, и не останавливаться, и не боятся.

В аэропорту я читала второй том. У нас был перевес, По и первый том отдали провожающим, чтобы они, в свой черед, привезли; мы же взяли с собой дрель. Я до сих пор иногда спрашиваю себя, и зачем нам нужна была дрель, и не нахожу ответа. Там, где я задаю этот вопрос, я до сих пор девятилетний ребенок, дитя фей, знать не ведающее о повседневных заботах. Провожающие приехали вслед за нами, но книг, разумеется, не взяли. Я искала потом, но не нашла ни этого издания, ни перевода, а второй том был так сиротлив, что я постаралась спрятать его подальше, где он и пропал.

"И спросят его: куда он держит путь?
И ответит: к концам земли!"
Я благодарна этой книге. Автор считал меня взрослой, переводчик не ставил сносок, и я старалась отметить неясные моменты, чтобы узнать их потом. Так сформировался мой круг чтения на несколько лет вперед, - с того момента, когда я опять смогла покупать книги, - а с ним и мое мировозрение, в лучших его проявлениях, тех, что не были в последущие годы истрепаны вялотекущим кошмаром эмиграции. Когда все становилось совсем плохо, я вспоминала, что в мире есть по крайней мере один человек, способный меня понять, - Роджер Желязны.

...Корвин, ах, красавчик, ах, серебрянная роза на черном плаще...
"Прощайте и здравствуйте как всегда..."
Ты ведь придешь ко мне, как обещал?

Одним прекрасным пятничным днем я сидела в своей комнате в интернате и ждала бойфренда. Мы собирались поехать в Хайфу к его друзьям, и я с нетерпением ждала этого. Приятно было предвкушать долгую поездку на мотоцикле, знакомство с интересными людьми, купание в море... Да и с ним побыть хотелось, - шутка ли, - такой красивый, такой интересный, на двенадцать лет меня старше, начитанный, тонкий, сильный... Он говорил, что любит меня, да и мне иногда чудилось, что...
( Read more... )

В интернате со мной жила одна корявая девочка. Это определение подходило ей по всем статьям: неуклюжи были ее речь и манеры, походка лишена всякого изящества, интеллект отнюдь не поражал своим блеском, а внешность годилась для полной тягот жизни в пустыне, но отнюдь не для обложки гламурного журнала. Сердце у нее было доброе, а нрав незлобивый.
Она мечтала нравится мальчикам, но те видели в ней лишь боевого товарища, тем более, что соседство куда более привлекательных подруг подчеркивало ее неказистость. Раздумывая над своей долей, она постепенно склонялась к мысли, что помочь ей может лишь пластическая операция по уменьшению носа.
Мне, стороннему наблюдателю в этой мыльной опере, казалось, что нос ее, действительно большой, идеально подходит к прочим частям тела, а посему, одна операция не окажет существенного воздействия ни на ее внешность, ни, тем паче, на привлекательность для мужчин. Однако я благоразумно молчала в тряпочку, покуда она обсуждала свой замысел с подругами, уламывала родителей, мечтала. Родители согласились оплатить операцию в качестве подарка на совершеннолетие.

Я не видела ее несколько лет. Но однажды, когда я сидела на кассе в супере, знакомый силуэт промелькнул передо мной. Я узнала ее по общей корявости.
Вот она подошла ближе, и я обомлела, едва удержавшись от постыдного гыгыканья. Она почти не изменилась за эти годы, но вместо прежнего орлиного шнобеля на ее лице красовался точеный эльфийский носик. Выражение "как на корове седло" казалось в данном случае излишне мягким. Этому носику, должно быть, было предельно неуютно существовать в столь чуждом окружении.

Мы немножко поговорили. Она училась на юрфаке, собиралась замуж.

Я не знаю, какова мораль этой истории.

В интернате со мной жила одна корявая девочка. Это определение подходило ей по всем статьям: неуклюжи были ее речь и манеры, походка лишена всякого изящества, интеллект отнюдь не поражал своим блеском, а внешность годилась для полной тягот жизни в пустыне, но отнюдь не для обложки гламурного журнала. Сердце у нее было доброе, а нрав незлобивый.
Она мечтала нравится мальчикам, но те видели в ней лишь боевого товарища, тем более, что соседство куда более привлекательных подруг подчеркивало ее неказистость. Раздумывая над своей долей, она постепенно склонялась к мысли, что помочь ей может лишь пластическая операция по уменьшению носа.
Мне, стороннему наблюдателю в этой мыльной опере, казалось, что нос ее, действительно большой, идеально подходит к прочим частям тела, а посему, одна операция не окажет существенного воздействия ни на ее внешность, ни, тем паче, на привлекательность для мужчин. Однако я благоразумно молчала в тряпочку, покуда она обсуждала свой замысел с подругами, уламывала родителей, мечтала. Родители согласились оплатить операцию в качестве подарка на совершеннолетие.

Я не видела ее несколько лет. Но однажды, когда я сидела на кассе в супере, знакомый силуэт промелькнул передо мной. Я узнала ее по общей корявости.
Вот она подошла ближе, и я обомлела, едва удержавшись от постыдного гыгыканья. Она почти не изменилась за эти годы, но вместо прежнего орлиного шнобеля на ее лице красовался точеный эльфийский носик. Выражение "как на корове седло" казалось в данном случае излишне мягким. Этому носику, должно быть, было предельно неуютно существовать в столь чуждом окружении.

Мы немножко поговорили. Она училась на юрфаке, собиралась замуж.

Я не знаю, какова мораль этой истории.

... Услышала в автобусе дивную ирландскую мелодию. Обожаю Ирландию! Думала прослезиться, но оказалось, что доносится она из мобильника... принадлежащего эфиопскому юноше. Много думала.

Пошла на концерт ирландской музыки. Проходил он в мормонском университете, куда нельзя приносить алкоголь и сигареты. Было мажорно и стремно. Тетечка с внешностью сушеной воблы и дизайнерским платьем пронзала нас взглядом, будто шла на прием к английской королеве, а попала в бомжатник. Мы, в свою очередь, смотрели на нее аналогично, потому что собирались в бомжатник на концерт, а отнюдь не на прием. В смятеньи чувств думала убить сибя аб стену, но сочла это неподобающим.
В зале тоже было мажорно и стремно. Публика из высшего общества каменными лицами смотрела, как певица хлопает себя по бедрам. На третьей песне группа сломалась, и попросила публику хлопать и притоптывать. Публика стала это делать. Думала выпить йаду, но йада не было.

Видела сны о неудовлетворенности социальным статусом и близости смерти. Выпила йаду. Оказалось, что у меня иммунитет.

Читала книгу Р.Мэя о проблеме тревоги. Много тревожилась.

Решила подсчитать, во сколько обойдется мне обучение. Быстро сбилась. Думала убить сибя аб стену, но поняла, что на ремонт денег не хватит.

Читала книгу В.Руднева про диалог с безумием. Видела много новых слов. Снова узнала значение слова "дискурс". Нашла цитату: "Что такое метафизический психотик? Это человек, у которого бессознательное наружу. Но при этом он действует и говорит так, будто у него все в порядке. Это требует отдельной проработки."

Пошла записываться на курс статистики. Вместо этого записалась на курс межполовых различий. Решила провести франтальную лабатамию. Сломала два сверла, но признаков мозга не обнаружила. Много думала.

Чем?!