(no subject)

[morgeyna]

На Песах 1997, кажется, года, престарелые родственники взяли меня с собой на экскурсию в Эйлат. Я и представить себе не могла, насколько сильно об этом пожалею, но три дня строгого режима в плотном окружении пенсионеров произвели на меня незабываемое впечатление. Кругом простирался Эйлат, - свободный, наглый, загорелый, манящий, - а я ходила строем из гостиницы на пляж и из магазина в гостиницу. Хамить было невежливо, бежать - бессмысленно. Ко всему прочему я еще и забыла дома все заготовленные кассеты, взяла только две: Аквариум "Дети декабря", и Летов, "Все идет по плану". Ужасная запись, грязнейшее звучание. Музыкой меня снабжал Лешка Галушко, бывший в те дни единственным светлым пятном в моей жизни, обожавший толкать мне длинные телеги о музыке, литературе и контркультуре, как она есть. Именно он подсунул мне ГрОб в довесок к Аквариуму, хоть я и не хотела брать. Какой то немелодичный мат, хуле? Так я и оказалась в Эйлате, - полная безнадега кругом, наушники в ушах, две кассеты одна за другой, по кругу.
На первый день я плевалась.
На второй уже использовала подходящие цитаты в речи. Импринтинг произошел.
Две кассеты, одна за другой, по кругу.
Для меня стало открытием, что кто-то может жить с этой болью, больше того - творить.
Свободу опоздавшим на праздник
Подарки раздарили со среды на четверг
Еще один вселенский отказник
Из влево и ли вправо выбирает - вверх!
Его существование оправдывало мое.
Вечером второго дня я ненадолго выключила плейер и рассказала смущенным пенсионерам о сущности панка и связи его с русской культурой. Бедняжка экскурсовод усилила надзор за мной, но у меня была музыка. Две кассеты. На третий день я не могла слушать Гребенщикова, достал.

Я ставила его в интернате, слушала на минимальной громкости, на память восстанавливала тексты наперекор Мадонне соседок. От душевной боли сводило мышцы, но это были такие пустяки.
Амнезия, амнезия
все позабыл
и мне не страшно
мне теперь не страшно...


Потом было и другое. "Сто лет одиночества" с его вечной весной, "Прыг-Скок", страшный уже не здешним страхом
ночь, зеркало, вода и свеча
и белая скатерть...
Потом были соратники, связующие нити, поиск редких альбомов, разговоры за полночь, интертекстуальность.

А тогда у меня просто появился собеседник.