И снова скальд...

[morgeyna]

Хочется мне воспеть ныне вопросы контекста. Хелли писала об этом куда глубже и подробней, так что можно считать мой пост расширенным комментарием.

Так вот, контекст. Контекст автора, контекст читателя, контекст каждого из героев. Автор вьет невидимые нити, соединяя свой текст со всем контекстуальным богатством, что видит вокруг. Намеренные аллюзии и случайные цитаты, архетипы и штампы, обнаруженное случайно впотьмах, объявленное каноном еще при Томасе Мэлори. Дело не в том, что мы стоим на плечах гигантов. Оно в том, что мы вправе и нам модно вплетать в свои истории чужие серебрянные нити, - таковы условности постомодернизма, такова наша сила и слабость. И сила в идиотском, но радостном крике "я не один в этой битве!", слабость же в том, что велика опасность увлечься чужим материалом и позабыть вложить свой. И тогда есть тонкий кокон общечеловеческого, скажем так, контекста, сияют жемчужины чужого гения и стиля, и все это прекрасно, но внутри кокона ничего нет. Ни бабочки, ни гусеницы.

Аллюзии служат ключом и тросом для текста. Ключом - легко открывая нужные дверцы в читателе, получившим соответствующий литературный опыт. Тросом - связывая текст с "литературой вообще" и "сокровищами культуры", тем самым обозначая его принадлежность к этой самой культуре, и подготавливая себе теплое местечко в общем ряду. Может быть, данный текст забудут через неделю, может быть, в нем нет вообще никаких достоинств, - но он уже плоть от плоти этой культуры - он уже сопричастен.

Возьмем шире. Аллюзии соотносятся с миром текста так же, как соотносятся с эмоциональным миром автора и читателя ассоциативные связи. Скажи "лимон", и во рту станет кисло. Скажи "железо и кровь" и читатель сразу врубится. Это не гарантирует тебе любви или снисхождения, но, во всяком случае, гарантирует понимание.

Но, какова бы ни была роль литературных приемов для текста, я отказываюсь ставить увлечение ими выше фабулы. Если автор точит свое перо и разворачивает пергамент, желая рассказать историю, эта история заслуживает высшего уважения. История обладает множеством своих контекстов, и хорошо будет, если автор услышит их и сумеет передать. Почему случается так, что читатель снова и снова обращается к своим любимым книгам, вспоминает о них, находит "своих", используя в разговоре цитаты? Нетрудно сказать. Эта история обладает для него ценностью, играя на знакомых струнах, но выстраивая новый контекст, обладающий ценностью при постижении мира. Возможно, он заполняет существующие лакуны в картине мира читателя, а может быть и так, что строит новые этажи, новым (или же - лучшим) способом соединяя обыденность и вечность. И я считаю, что добиться этого автор может лишь если попытается наиболее точным способом передать то, что встает перед его внутренним взором. Искусственные конструкции тут не помогут, текст есть не вавилонская башня, но древо познания. Деревья растут сами и пробиваются из глубины, до которой автору не докопаться, да и едва ли стоит.
Это не значит, разумеется, что автор не должен совершенствоваться в технических приемах. Садовым деревьям нужен садовник, и лучше, если он будет хоть что-нибудь знать о своей работе. Ах да, и обладать доброй волей и этим, как его, уважением, дабы не вырастить ненароком из могучего дуба бонзай готичный.

Мир, отраженный в тексте, обладает собственным контекстом и собственной волей, так же, как и любой из героев. Герой существует в мире куда дольше, чем длится история, и разбирается в нем значительно лучше, чем автор. И я повторю опять: добрая воля, уважение, внимательность. Герой обретет жизнь тогда, когда читатель сможет разобраться, какими глазами герой смотрит на мир, и что он при этом видит. Герой, если он больше, чем декорация, всегда является не только частью автора, но и Другим. Не испугается ли автор чужой картины мира? Сможет ли передать ее без существенных искажений?

Я люблю своих героев, иначе бы не могла писать про них. Всех. Глупых, жестоких, невротичных, скованных имперскими вирусами. Чем больше любишь, тем легче писать. Но, тем не менее, у меня регулярно бывают эпизоды, когда моя картина мира начинает расходится с восприятием персонажа в той мере, что это тревожит. Нет, она действительно не видит этой штуки, которая стоит здесь крупным планом, ты не можешь дать ее описание глазами этого персонажа. Разве что очертить контуры и надеяться, что читатель будет достаточно чутким. Да, этот герой действительно думает именно так, как бы тебе ни хотелось заорать в ужасе и вызвать психиатрическую перевозку для всей компании. Иногда бывает действительно страшно писать так, как слышишь.

Но для меня главная радость творчества (та, что меняется еженедельно), состоит в возможности играть контекстами. Мир, пятеро героев, автор, читатель, с пару десятков нитей, тянущихся к культурному наследию. И того по крайней мере двадцать восемь деталей головоломки, которые можно менять так и эдак, подбирать оттенки и переливы, накладывать один на другой, а после смотреть на результат. Я знаю, что большая часть этой игры окажется незамеченной, ну так что же? Бывают игры и на одного.