(no subject)

[morgeyna]

Я начну по канону – не знаю, о чем тебе рассказать, для чего здесь стою, какими словами связан. Все так долго было нормально – знать и молчать, делать то, для чего был призван и что обязан. Где бы мы ни встали – там и вставал рубеж, проходил сквозь нас, скрепляя наш общий фатум. Этот образ, хоть и не в силах заполнить брешь, был высок, – а мы гордились сим скорбным фактом; словно знамя, ведь что за музыка без знамен, что за жизнь без смысла или высокой цели: и пока мир окружал нас со всех сторон, нам нормально было видеть его в прицеле.

Так гордись этим "мы" , что я наконец сумел написать без фальши, лишь искренности ради. Обернувшись, могу сказать, что любовь к тебе сочеталась с любовью к смерти или к Ханатте постоянно, на каждом вдохе, в любой из дней, каждый шаг обрамляя силой – черным ли, алым… Вряд ли в наше время были сделки честней, вечный лжец, не обманувший даже и в малом.

Основное всегда банально, а в основном – выбирай я снова, выбрал бы это снова. Ведь всего важнее то, что кажется сном, что всегда на пределе и за пределом слова, - не по общему пафосу или по визгу лир, не в надежде, что жертву оценят, спишут со счета… Все нормально, правда, мы просто держали мир, а кому-то ведь надо делать эту работу. Как патриотизм не сводим к отцовским гробам, так и то, что звучит во мне, не выйдет наружу: я бы мог рассказать, как жили мы без тебя, но подозреваю, что это не слишком нужно.

Так что вкратце – хорошо, что оно сбылось, и неважно, кто оценит, а кто осудит. Но рубеж и цель – прошли сквозь меня насквозь, и мне трудно поверить, что этого – впредь - не будет. Злая гордость алой струйкою запеклась, на ладони линия жизни – разрез продольный. И я верю тебе всецело, но здесь и сейчас я не знаю что будет, когда ты прикажешь "Вольно".