(no subject)

[morgeyna]

Мог Рут, что означает "раб колеса", величайший из друидов Ирландии,
был в Риме, когда его названный брат Симон
поднялся над Капитолийским холмом и рухнул на землю.

Казалось, что день тянется бесконечно.
Мог Рут складывал на одном плаще осколки черепа
и обломки упавшего аппарата, не глядя по сторонам,
провидя грядущее, видя пелену над солнечным маревом и в ней прореху,
размышляя о том, что лик мира действительно изменился,
что потомки сложат иные мифы, пройдут по другим дорогам,
что тщетность
есть верность ушедшему.

…
Дочь Мог Рута по имени, кажется, Катха,
по римским меркам была отчаянно некрасива –
волосы словно выгоревшая солома, ростом с легионера,
лицо лошадиное.

На нее оборачивались, когда она тащила за собой из толпы
Истошно рыдающую Елену-Софию.
У фонтана они присели на парапете,
Елена выла, что все напрасно, что чудеса невозможны, любовь бессильна,
а смерть сильнее, и Катха слушала, внезапно не чувствуя раздражения
к этой крашеной шлюхе.
Там они и сидели, пока не стемнело.
Катха похлопала Елену по спине и сказала:
"Пойдем. Как бы то ни было,
он был хороший мужик, были хорошие дни,
а ты добралась до Рима"

…
Павел наблюдал за крушением идеологического противника,
чувствуя не торжество, но нечто вроде печали.
Он помолился бы, если бы мог молиться,
но в тот миг слова не входили в его сознание.
От этой победы никому не было радости.

До последнего мига он вспоминал о собственной темноте,
о том, как не дошел до Дамаска, надеялся на чудо, на весть,
на изменение, но аппарат разбился, а Симон рухнул,
и пока толпа расходилась, Павел стоял в тишине,
внешней и внутренней,
но последний солнечный луч словно бы нехотя коснулся его лица,
и Павел вздрогнул, и прошептал:
"Храни нас, Иисусе"
Провидя в тот миг все – все до конца.

…
Греческий раб-мальчишка, обученный грамоте,
тоже стоял на площади с другими зеваками,
вспоминая старые мифы и размышляя,
как лично он изменил бы конструкцию аппарата.

Глядя на окровавленные обломки, перед внутренним взором
он видел крылья и зарево, строки и чертежи,
и что-то в тот миг росло сквозь него насквозь,
не ища оправдания, но ища оформление,
сквозь все времена, наотмашь.
Грек качнулся на пятках и проговорил, ни к кому конкретно не обращаясь:
"Чтобы люди научились летать, некоторым приходится падать".

…
Симон, которого прозвали в народе Магом,
в общем знал о недочетах конструкции,
и едва ли смог бы сказать, на что он надеется.

Известно, что власть материи мала перед голосом времени,
Известно, чем чудо отличается от законов природы,
Известно, что мага держат лишь воля и то, что можно назвать доверием.

Сколько ударов сердца парил он над Капитолием?
Все было так ясно, прозрачно, искренне,
замершие люди и облака, старые споры, новые истины,
высокие своды хрустального мироздания,
стайки взлетевших птиц – все было нелепо, смешно,
и полно величайшего смысла.
Озирая всю синь нараспашку, он прошептал одними губами:
"Твою мать, а все-таки я пробился".

На Землю он не вернулся.