Конгресс на Самайн. Часть 5-ая

[morgeyna]

раньше
- Я представляла вас иначе.
- Я вас тоже. Это хорошо или плохо?
- Это странно…
По дороге Ханубис купил бутылку вина и засахаренных фруктов. Фрукты оказались приторными, как мечта о вечном блаженстве, и жесткими, как подошва. Вино было хорошим. Сев на песке рядом с эльфорским забором, с видом на пристань, они молча пили, глядя на море. Чьими-то заботами оно фосфоресцировало с силой, превышающей всякое представление, и бурлящая жидкость билась в темной оправе, походя на многое, но отнюдь не на воду.
- Именно так я и представлял себе резервуары маны, - сказал Ханубис. Девушка вздрогнула, обернулась к нему.
- Я как раз об этом думала, - призналась она. - Что они с ней делают?
- Насколько я знаю, - хранят.
- Просто хранят?!
- Это свойственно человеку. Выбирать себе нечто, нуждающееся в хранении. В охране. - Ханубис развел руками, - это придает жизни известный смысл.
Она кивнула, принимая его слова со странной серьезностью. Коснулась своей груди, белого одеяния.
- Я хотела спросить… вы знаете, что будет?
- С вами?
- Да.
- Вы станете богиней.
Море переливалось опаловым светом, от долгого взгляда на него начинали болеть глаза. Ниана опустила лицо к песку. Ханубис глотнул вина, утер рот ладонью.
- А вы, следовательно, богом? - спросила она севшим голосом. - Об этом вы договаривались с магистром Гудвином?
- Скорее он со мной, - вино кончилось, - кого же брать на роль бога Тьмы, если не старого врага? Идея потрясающей смелости, хотя неясной меры риска. А вы будете богиней Света, милое дитя, вечной моей соперницей, ослепительной в гневе и сногсшибательной в милости.
- Вы смеетесь надо мной?!
- Разве что самую малость. Но не отклоняясь от фактов.
- Как вы спокойно говорите об этом… Как спокойно вы все говорите о том, о чем нормальные люди и помыслить не могут… Это огромная честь для меня, огромное… не знаю что. Но почему я? Почему? Они ничего не объяснили, не сказали…- Ее рука зачерпывала песок, отпускала, перебирала песчинки. Те светились, может быть из-за сырости, поднявшейся от вод. - Как я могу, если ровным счетом ничего не знаю? Я ведь не равна вам, на ассамблее мне нечего сказать, нечего сделать… Я неплохо училась, но были и лучше, а год назад я ушла из Академии…
- И чем вы занимались? - ровно спросил Ханубис, когда голос ее стих, будто ушел в песок.
- Ничем… Учила детей плести браслеты из бисера… Не для денег, просто для удовольствия… - она вздохнула и подняла голову. На ее щеках отсверкивали слезинки. - Айвен говорил о моем предназначении, но я не знала, что он имеет в виду. Так что, завтра они объявят это перед всеми?
- Видимо, так. - Ханубис помедлил. - Я хочу, чтобы вы знали, Ниана. Возможно, кто-то попытается остановить наш проект. Даже Гудвин еще не знает, что остановить его невозможно. Раз запущенное, заклятие такой мощи подстраивает мир под свое воплощение. Вы станете богиней, а сегодняшние боги уйдут в небытие. Скорее всего, вам будет чего испугаться, но помните, - я на вашей стороне. Не на стороне Дарлиена, или чего то еще, - на вашей.
- Почему вы согласились?
- Мне это выгодно. Вам, на самом деле, тоже. Вы же сидели на ассамблеях. Вероятно, вы не глупы, а значит, можете вообразить себе, чем станет наш мир после Самайна. Простому человеку останется лишь сидеть в кустах, нашептывая молитвы и не зная, слышит ли их тот, кто должен. Вы - услышите.
Она потянулась к бутылке и снова вздохнула, увидев, что та пуста. Прошептала:
- Я недостойна.
- Тут есть одна очень любопытная тонкость, - сказал Ханубис, дотронувшись до ее сжатой руки. - Никто не достоин стать богом прежде, чем он им стал. Вы будете замечательной богиней, мой ангел милосердия. Вам так идет белый цвет.
Она отряхнула ладони, коснулась висков и засмеялась сквозь слезы.
- В детстве я часами не могла заснуть после сказок с вашим участием, а теперь вы меня утешаете! Ну да, все решили за меня, а мне остается только поверить, что вы на этот раз рассказываете мне правду! Как это произойдет?
- Все очень просто. Когда настанет момент, вы шагнете в семь врат одновременно. А я поддержу вас. Такие вещи нелепо рассказывать словами.
- Да, наверно… а потом?
- Что захотите, - он выдержал паузу, ловя ее взгляд. - Гудвин рассчитывает стать вашим фаворитом, и вместе шагать к победному концу. Ему бы хотелось сместить расклады, добиться власти, бессмертия, влияния. Дарлиен поддерживал status quo так долго, что сам загнал себя на отшиб, лишившись влияния и важности. Променял мировое господство на раек для счастливчиков. В теории, все лапоньки поют вам славу, все бяки несутся ко мне, после чего… Гудвин надеется, вероятно, придумать что-нибудь и против меня, установив единобожие. Я допускаю, что вы сохраните верность Дарлиену, хоть они и поступили с вами не слишком порядочно. Но, в любом случае, выбирать вы сможете сами. Не одно существо не сможет угрожать вам, либо влиять на вас. Любые ограничения вы придумаете себе сами. Что касается моей роли, - я ваш исконный противник, но едва ли стану придерживаться этой милой задумки в действительности. Я не сторонник насилия, и не привык сражаться с девушками. Я согласился на претворение в жизнь этого проекта отнюдь не из властолюбия, просто мне… мне слишком тесно в рамках смертного. Вряд ли вы поймете меня сейчас, Ниана, но я этого и не жду. Вы действительно недостойны, действительно - одна из многих, и мне искренне жаль вас, за то, что они отняли у вас. Но эта потеря - мнимая, скоро вы узнаете.
- Я смогу сделать людей в мире счастливее? - с сомнением спросила Ниана, взглянув на море.
- Я бы не стал отрицать это. Хуже, во всяком случае, не будет.

В темном уголке оживленного как улей трактира, Кловис глушил "гномью № 7" в компании двоих из воинств Духа. Они занимались этим не первый час, а потому грустили, но печаль их была светла.
- Давай, что ли, братишку твоего помянем, - говорил Хусто, - нравился он мне.
- Да, - вздохнул второй, бородатый друид-пьянчуга, - хороший был парнишка! Так-то вот, лучшие первыми уходят, елки зеленые!
Выпили не чокаясь. Кловис смутно вспоминал, что не чокаясь они пьют уже раз десятый.
- Как сейчас помню, - сказал он, - Тогда как раз Ленерро и Хозяйка встретились. Абдарран, сумерки, пыльный ветер из пустыни. Они стоят. Тут - бом! - молния в небесах, и является, значит, сам святой Вениус на коне и с копьем наперевес! И на Ленерро! Тот ко мне, дескать, меч дай, смертный! Я ему - хрена, мой, не дам. Ну, отрастил он себе меч из чистой Тьмы и пошли они с Вениусом рубиться. Хозяйка стоит, заклятья плетет… а Корд мой, он же того, у венитов обучался, рыцарем был бы, если бы не ушел. И вот, значит, Корд копье поднял, и на Хозяйку! Там всего-то метров тридцать было… Тут песок взметнулся, оранжевый такой, как у них в Адмашахинской пустыне. Сперва конь пал, а Корд дальше идет, копье бросил, меч обнажил, а сам на нее смотрит, глаз не отводит! Дошел… и пал. К ногам ее! А что потом было… вскочил Вениус на коня и в поднебесье скрылся, а улицы песком засыпало… и…
- Красиво это, - сказал Хусто, не поднимая глаз от рюмки. - Для того чтобы с честью уйти, побеждать не обязательно. Хотя хотелось бы.
- Елки зеленые, да с кем тебе воевать! - возмутился друид. - Они ж плевка не стоят!
- Да я не об этих… А просто, на роду мне написано в бою умереть. В каком-то, важном, не важном… Мне вчера смерть моя приснилась. Деваха в красном платье, еще рукава такие узкие. И лицо такое, тупое-тупое. Будто вот смотрит она на меня, а кто я, и что во мне такого, вовек понять не сможет.
- Чем плохо? - сказал Кловис, - можно подумать…
"Гномья №7" кончилась, а потому они решили прогуляться. Позвякивая кольчугами протиснулись к выходу и погрузились в теплый мрак. Хусто затянул похабную песню о девке, повстречавшей тролля, прочие подхватили.
Назад они не оборачивались, а потому не заметили фигуру всадника, при неверном свете красных фонарей кажущуюся скорее миражом, нежели частью реальности. На доспехах блестел "меч-солнце", эмблема венитов. Всадник приподнял забрало, глядя вслед гулякам. Остановил коня. Потом, вдруг поскакал в противоположном направлении, быстро растворившись в поднебесье.

Долорес шла по городу наугад, огибая слишком шумные улицы. Она еще не знала, что ищет, но не сомневалась в своей судьбе, неизменно выводившей ее навстречу самому интересному. Мимо цветочного ряда, где местные девушки, хихикая, увешивали венками смущенного тангара: мимо гавани, где флотилия Бога-императора теснила рыбацкие лодки. Мимо двух розовых кустов потрясающей высоты и пышности. Из кустов виднелось чье-то тощее седалище в черной мантии. Долорес остановилась и деликатно кашлянула. Человек развернулся. Розовая колючка в три пальца длиной расцарапала его скулу, чудом миновав глаз.
- Здравствуйте, Марвин, - сказала Долорес. - За кем шпионите?
Он потер безбородый подбородок и недоуменно дотронулся до раны. На лице его застыло всепоглощающее удивление исследователя, поставившего эксперимент, чьи результаты опровергли все догмы науки.
- Добрый вечер, Долорес, - отозвался он, - хотите посмотреть? Тут, правда, тесно…
- А что там?
- Ленерро и Этвен, - прошептал он. - Я не могу такое пропустить. А вы?
- Ну, этика в очередной раз летит в тартарары, - пробормотала Долорес, ныряя в кусты. - Да и Дух с ней.
Она опустилась на колени, раздвинула листья, осторожно выглянув. Марвин задышал рядом, пытаясь найти точку обзора. На фоне кирпичной стены, оба схожие журавлиной статью, застыли друг против друга Глава Совета Детей Света Геронта и Главнокомандующий Армии Абдаррана, Разящий Меч в Руке Хозяйки, - застыли, и каждая пядь пространства между ними дрожала.
- … поскольку наши взгляды на этику разнятся, - говорила Этвен тягучим, равнодушным голосом.
- Ваши взгляды на этику уже поставили вас на край гибели, - отвечал Ленерро, - в этом есть свой шик, но этого ли тебе хотеть? В том будущем, что готовится здесь, вы будете листом на ветру. Вас сметут, не заметив. Я снова спрошу у тебя, Этвен, позволишь ли ты мне встать рядом с тобой?
- Разве ты не давал обетов Хозяйке?
- Прежде всего, обеты сейчас не многого стоят. С каждым днем все меньше. Но разве Хозяйка враг тебе? Или же, милая Этвен, тебя смущает ее конфликт с Эльфором? Во все века Содружества он был старой легендой, - там ему и место.
- Меня смущают принципы Лориен ар-Тэйн, точнее - отсутствие оных. Вероятно, я недопонимаю значение термина "политика", поскольку утверждение, будто политика оправдывает расхождение с моральными принципами кажется мне бессмыслицей. Меня пугают твои устремления, о каковых я наслышана. Я не желаю, чтобы Дети Света присоединялись к своре палачей мира. Я беру на себя смелость решать за всех.
- Берешь на себя ответственность за гибель народа? Смело, Этвен.
- Зачем тебе союз с нами, Ленерро ар-Диелне? Что нужно от нас тому, кем ты стал?
- А ты, надо полагать, хорошо знаешь, чем я стал? Настолько хорошо, что не захочешь прислушаться? Ах, Этвен… я мог бы сказать, что люблю тебя, мог бы сказать, что ненависти нет в моем сердце, - но эти слова не имеют смысла. Знай, я не враг тебе. У тебя не было причин не доверять мне в прошлом, нет причин бояться и сейчас.
- Руки твои в крови.
- Это скорее сходство, нежели различие. Решай, Этвен, решай скорее.
- Я уже выбрала.
Невидимые узы меж ними распадались, обжигая воздух. Марвин зашевелился, пытаясь отодвинуться. Длинные шипы закачались.
- Вылезаем отсюда, - скомандовала шепотом Долорес, - мы и так видели больше, чем нужно для душевного равновесия.
Выбравшись из кустов незамеченными, они поспешно зашагали назад. Мимо гавани, к цветочному ряду. Долорес меланхолично материлась вполголоса. Потом вдруг остановилась, бросив взгляд на попутчика.
- Марвин, у вас все лицо в крови. Что же вы молчите? Давайте, я…
Она подняла ладони к его лицу, Марвин неловко заулыбался.
- Все эти розы… Как мне благодарить вас?
- Купите мне чего-нибудь выпить.
- Я думал, вы не пьете. То есть, что Ратин запрещает…
- Она разрешит.

Над Джамайго еще лишь слабо теплились предрассветные сумерки, но перед залом уже собралось немало народу. Пятерка эмэйцев синхронно махала конечностями, крылатые жрецы моаку грустно пускали по кругу фляжку гномьей водки. Меланхолично наигрывал Димитрий, прислонившись к боку одного из спящих вповалку троллей.
Над враз опустевшим городом летали слухи, и, как и следовало ожидать, слухи эти были не из лучших. Глава бу-ву-сюйской делегации трагически погиб в отхожем месте кабака "Розовая Жемчужина". Говорили, что его убил беловолосый человек с лицом дьявола и злобно воющим черным мечом. По иным слухом, - два десятка существ того же описания. Находились и готовые божиться, что бедолага пал от лап орды драконов, примчавшихся неведомо откуда и предводительствуемых самим Возрожденным, на спине коего восседала неведомая женщина в пурпуре. Как бы то ни было, думал Ханубис, завершая очередной обход города, будь виновна в том хоть девочка из "Жемчужины", если уж человек - мертв, то это надолго. В столь изысканном обществе каждый убийца должен быть профи, глядящим несколько дальше вульгарной порчи физического тела.
Над городом носились слухи о заключенных альянсах, переплетения выступали в воздухе разноцветной изморосью, подобием карнавальных гирлянд. Мостовые также усыпаны были следами карнавала. Вероятно, сумрак был тому виной, что глаза ловили лишь следы разрушения, лишь выбитые окна в домах, обрывки одежды, похожие на обрывки флагов, лужицы бурого цвета, иных цветов.
- Хан! - требовательный голос ворвался в его мысли. Хозяйка. Прелестная Лориен. Волосы расплетены и нечто воздушное скрывает очертания тела. Она стояла в дверях дома, отделанного в стиле варварской роскоши.
- Лориен. Как мило с твоей стороны приветить одинокого странника. Твои ревнивые головорезы покинули тебя, если уж ты торчишь на улице? В таком случае, не найдется ли у тебя чашка вина, над которой мы могли бы углубиться в преданья старины глубокой?
- Да, ты, кажется, перебрал, - констатировала она, заходя в дом. - Могу предложить тебе чашку чая. Вино кончилось. О каких головорезах ты изволил упомянуть?
- Не далее, как несколько часов тому назад, твой новый друг Хрейдр обещался набить мне морду, если увидит тебя в моем обществе. Милая непосредственность, не правда ли? Типично человеческая.
- Кажется, мне придется поговорить с ним, - отозвалась Лориен, разжигая жаровню. Ханубис сел за низкий столик, прикрытый бирюзовой скатертью.
- Он ведь имеет на тебя серьезные планы. Желаешь стать женой хрюсландского конунга?
- Там видно будет, - пожала она плечиком, - почему бы нет? Для женщины в моем положении… Покинутой старыми друзьями, облитой грязью на ассамблее…
- Не прибедняйся, это тебе не идет. А ты изменилась, Лориен ар-Тэйн. Сменила тактику?
- Зачем ты хамишь? Думаешь, это что-либо изменит в наших отношениях?
- В каких отношениях? Сколько веков мы не виделись?
- Исключительно по твоему выбору. Но ты ведь вспоминал обо мне, я знаю.
- Конечно. Даже писал стихи… "я земля и воздух, - петля и мыло, я что хочешь, лишь бы тебе польстило", - это не мое, - Ханубис изобразил ослепительную улыбку, каковую послал ее недоверчиво поднятым бровям. - Однажды увидевший тебя, - несет твой лик в своем сердце. Жаль, что это не просто метафора. Сколько уж реальности может вместить человеческое сердце? Ты становишься образом, Лориен, архетипом. Даже я уже не в силах вспомнить ту девушку, которую знал когда-то. А ты..? Сейчас мы обменяемся парой паролей, десятком колкостей, после чего перейдем к обсуждению условий сделки. Мы будем многозначительны, обтекаемы, мы будем поднимать себе цену, лелея камень за пазухой, ориентируясь по случайным слухам и нашей вере в собственную непогрешимость. Что здесь реальность, как тебе кажется?
- Кризис реальности, - сказала она, колдуя над миниатюрным чайничком, - типичное заболевание студентов-первокурсников. Ты падаешь в моих глазах.
- Сегодня я пил со студенткой-первокурсницей. Это, вероятно, заразно.
- С дарлиенкой в белом?
- В самом деле, чем кажется вся эта ассамблея маленькому человеку? Дикий наплыв живых легенд, не имеющий не малейшего отношения к реальному миру, к его дому и хлеву. Наши действия, даже если что-то и просочиться, будут искажены, наши мотивы приобретут героический размах, полностью лишившись сходства с теми, каковыми мы руководствовались. Может и к лучшему. У легенд есть преимущество перед реальностью, - они не так удручают.
- Депрессия? - она аккуратно поставила фарфоровые чашки на скатерть, садясь напротив. - Хочешь развеяться? Присоединись к моей карманной нежити, он будет тронут. Испепелите на пару еще десяток городов, обосновав это тем, что готовите уничтожение мира. Твое настроение крайне прилипчиво. Интересно, как отразится на судьбах мира то, что вершить их будет компашка похмельных субъектов, не умеющих держать себя в руках.
- А чем представляется твоя карманная нежить жителям испепеленного города? Конвульсивным движением персонифицированной Судьбы. Мы даже не реальны в глазах мира, как же мы можем настаивать на реальности своего существования? На свободе выбора принимаемых нами решений?
- Хан, послушай моего совета. Пей чай и постарайся прийти в себя перед заседанием. Никакой свободы выбора не существует, но это последнее, о чем я стала бы беспокоиться на твоем месте. Сложных интриг ты, почему-то, не приемлешь, поэтому я буду доступна и откровенна. Если в этой иллюзорной игре ты примкнешь к правильной партии, твое иллюзорное существование будет полностью обеспечено. В противном случае, - сам знаешь.
- Ты так желала нашей встречи только для того, чтобы потешить меня этой банальностью?
Она встала и снова наполнила его чашку, коснулась его руки и сказала:
- На самом деле, я думала предложить тебе большее, но ты не вызываешь у меня доверия. Извини, Хан, но видно и мои воспоминания разнятся с реальностью.

Долорес и Марвин в обнимку брели по городу. Улица странным образом кончилась, выведя их к пустырю, покрытому туманом и воняющему скотомогильником.
- … слишком много партий, к которым я чувствую привязанность, - говорила она. - Мы наловчились метаться по всем направлениям, но это положение мне не импонирует. Первым делом, я хотела бы понять, в чем заключается мой долг, - а я запуталась. Странно, что я все это говорю…
- Я понимаю, - отвечал Марвин, - лучше уж нейтралитет. Невмешательство, - лучшая политика в битвах титанов. Я так просто пишу свою книгу, хотя и не знаю, смогу ли писать начало, описав уже конец.
- Да и найдутся ли читатели у твоей книги. Возможно, - говорила она размеренно, в такт шагам, под которые легко произносится любая мысль, - возможно, лучшим выходом для мира, стало бы уничтожение этого острова со всеми, находящимися на нем. Повторение Арсолира в больших масштабах. Божественное милосердие.
- "Ты так милосердна, что твоим символом могла бы стать мизерикордия". Это цитата.
- Я знаю. Ну что, пойдем обратно?

Тролли похрапывали, ворочаясь под звук ненавистной Старшей речи.
- … смотри, как закаты меняют лицо миров, - говорил Димитрий, - смотри, как течение рек переменит лики земли. Это ли смерть, поворот небесных колес? Это ли часть великой игры?
- Так ли солнце навеки меркнет в глазах, - говорил Валари ар-Эльтаирен, присоединяясь к полузапретной игре заклятий, - и память забытым стягом рвется из рук. Мне радостно верить, что будет мир после нас, но скорбно быть тем, кто замыкает круг.
Прохожие оборачивались, недоумение на их лицах варьировалось ужасом. Рядом звенели клинки.

Тайцзиньцзянь и.о. шифу танцевал с катаной Духа, первые лучи солнца рассыпали брызги света по сторонам. Движения были стремительны и выверены, лица спокойны, речь плавна, хоть разговоры скорее помеха бою, нежели должное сопровождение ему.
- Небо бесчеловечно, земля бесчеловечна, - говорил Первостоящий Духа, ища щель в защите, - Достойно ли совершенномудрого мужа искать человеческой справедливости?
- Единое порождает дуальность, та же - десять тысяч вещей, - не моргнув и глазом, отвечал и.о. шифу, - достойно ли совершенномудрого упорствовать в предпочтениях?
- Два берега у великой реки, - говорил Первостоящий, его катана согласно рвала воздух в такт словам, - кто кроме Единого коснется обоих? В двух мирах, чему отдаст предпочтение совершенномудрый?
- Из двух берегов изберу я тот, где лучше слышен хлопок одной ладони. Как услышать тишину в тишине, как увидеть свет, глядя на солнце? Совершенномудрый не нарушает хода вещей, шаги его не оскверняют земли, уход его - незаметен! - острие тайцзианьцзяня скользнуло в ножны, катана присвистнула над головой, склоненной в поклоне.
И.о. шифу отступил в сторону, последний раз взглянув на противника. Тот был уже занят, - желающих поразмяться перед долгим днем все прибавлялось.
дальше